почитать ЦСКА Крылья Советов Зенит чемпионат мира Газпром Арена (Крестовский) Урал ЧМ-2018 Лужники Алексей Миллер Сергей Галицкий Локомотив ВЭБ Арена Футбол
Вадим Кораблев вызнал, почему спортивная архитектура – это про терпение.
Дмитрий Буш – основной конструктор спортивных объектов Рф. В нулевые раскрылись его «Локомотив», «Мегаспорт», «Крылатское» и питерский «Ледовый», в десятые – стадион ЦСКА, «Фишт» и несколько стадионов к чемпионату мира (в Волгограде, Самаре, Екатеринбурге и Нижнем Новгороде). Буш дорабатывал «Газпром-Арену» опосля погибели японского конструктора Кисе Курокавы, потому понимает все детали самой страшенной стройки Петербурга.
В 1990-х Буш пару лет проектировал в Германии, но все равно возвратился в Москву, где ему принадлежат не только лишь спортивные объекты – к примеру, учебный корпус МГИМО на улице Лобачевского и здание театра «Геликон-опера». До 2011 года Буш работал в гос мастерской «Моспроект», а на данный момент занимает должность головного конструктора в личном бюро «Арена».
Мы побеседовали с Бушем о тонкостях его ремесла и обсудили болезненное: почему в Рф так недешево и длительно строят стадионы.
Буш задумывался остаться работать в Германии, но не жалеет, что возвратился. В данной нам части он тщательно растолкует, почему почти все русские стадионы не имеют со спортом ничего общего
– Что вас привело в Столичный строительный институт?
– Честно сказать, привело то, что дядя был архитектором. Я поначалу поступал в МГУ (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова) на физфак, но не добрал полбалла. И опосля этого решил испытать иной вариант. Можно сказать, случаем.
– С 1991-го по 1995-й вы работали в Германии. Как там оказались?
– Мы начали заниматься строительными конкурсами еще в институте, курсе, наверняка, на четвертом. Поначалу это были русские конкурсы, получали какие-то поощрительные премии. А опосля окончания института и возврата из армии участвовали в интернациональных конкурсах, до этого всего в японских – это было проще всего, не было денежного залога. Опосля японских конкурсов и нескольких отмеченных работ перебежали на итальянские и германские, выиграли одну из первых премий на конкурсе Europan, участок которого находился в Берлине. И нас пригласили вместе реализовывать проект в Германии. Мы поехали с моим сотрудником Александром Хомяковым, работа так и не была реализована. Но при общении с германскими конструкторами нам предложили поучаствовать вкупе с ними в остальных конкурсах, проектных работах. Так мы там и зависли.
– В Берлине вы спроектировали спортивный центр, его выстроили.
– Там было три проекта. Спортивный центр выстроили в Берлине. 2-ой объект – жилой квартал – реализовали не на сто процентов. А 3-ий – строительно-ландшафтный в городке Зост – реализовали с переменами. Потому их я, обычно, не весьма публикую.
– В Германии некий спортивный объект произвел на вас особенное воспоминание?
– Естественно. Олимпийский стадион в Берлине, построенный еще при Гитлере. Тогда лишь начиналась его реконструкция, был конкурс, который выиграла компания GMP. Стадион создавал впечатляющее воспоминание. А году в 1994-м мы участвовали в конкурсе на стройку олимпийских объектов: стадиона и зала для бокса в Восточном Берлине, район около Мауэрпарка. И там уже мы получили вторую премию, но реализовали, естественно, первую.
Олимпийский стадион в Берлине
– Основное, что с вами вышло за время работы в Германии?
– Работа в Германии – это большенный опыт. Совсем иной уровень развития производства – и строительного, и строительного. Уже тогда там все работали на компах. А я, к огорчению, так и не смог на сто процентов это все освоить. Остальные материалы, остальные способности, остальные конструкции, некие из которых у нас, как досадно бы это не звучало, до сего времени не выходит созодать, можем лишь заказать за границей.
Ну и иная организация работы, это была полностью западная система. Вы приходите в фирму, там посиживают 15 либо 20 архитекторов, для вас поручают краткосрочное задание на месяц-два-три, изредка больше. Приходите через четыре месяца в эту фирму – а там уже никого нет, посиживает лишь обладатель и читает газету. Работы нет, всех распустили. Для нас это было дико опосля моспроектовских правил: куда человек пришел, там он и умрет на собственном рабочем месте. Так и в Стране восходящего солнца, к слову.
Совершенно остальные реалии, было весьма любопытно.
– Не было мысли остаться и работать в Европе?
– Я пробовал это создать. Одна из германских компаний даже предлагала получить разрешение на работу, и году в 1994-м я подавал такую бумагу, но, слава богу, мне отказали. Всю жизнь благодарю того бюрократа. Выяснилось, что дома мне работать намного увлекательнее и перспективнее.
– Разве в 90-х конструкторам у нас было просто?
– Сначала 90-х было весьма тяжело, но позже легче. Кое-где в 1995-м при желании работать можно было отыскать пространство.
– Как вы пришли к спорту? Сами ведь не занимаетесь, ни за кого не болеете.
– Ну как, в школьные годы я занимался спортом. Самое мое увлекательное спортивное занятие – марафон на бывшем стадионе «Локомотив», это класс седьмой либо восьмой. Длилось года два, а позже как-то сошло на нет.
А проектировать начал в Германии – поначалу комплекс в Восточном Берлине, позже конкурс к Олимпиаде. Позже уже в Рф, в 1996-м, мы стали созодать конкурс на «Ледовый» в Санкт-Петербурге, возник опыт.
– В чем отличия проектирования спортивных сооружений от неспортивных? Давайте возьмем, к примеру, жилые дома и театры.
– В уровне трудности. Стадион и театр, на мой взор, одной степени трудности – высшей. Труднее лишь промышленные производства – атомные, хим.
А жилище, гостиницы, торговля, кабинеты, музеи – их проектировать легче.
– Вот вы выиграли тендер на постройку стадиона. Что далее?
– Поначалу делается теория, это самый непростой момент, поэтому что есть не настолько не мало времени – месяц, полтора. Теорию мы делаем в нескольких вариантах, опыт указывает, что градостроительному совету либо заказчику, если он довольно компетентен, недозволено демонстрировать один вариант. Потому на данный момент мы делаем три-четыре-пять-шесть вариантов. У всякого из их различная архитектура, конструктивные решения, но приблизительно однообразная площадь, поэтому что она сходу известна.
Мы показываем варианты, идет диалог, никогда не бывает, чтоб некий вариант согласовали сходу. Теория дорабатывается, при этом несколькими итерациями. Проходит несколько недель, изредка больше месяца. Чем больше мы дорабатываем теорию по просьбе заказчика, тем, обычно, выше свойство.
Потом создается проект, это занимает шесть-семь месяцев. Проект согласовывается, сдается в экспертизу. 90% наших объектов имеют статус неповторимых, потому проекты идут в Главгосэкспертизу – лишь лишь там их могут разглядывать. Плюс Мосгосэкспертиза, если объект в Москве.
Опосля прохождения экспертизы, через полгода-год, начинается выпуск рабочей документации – параллельно со строительством. Обычно, в рабочую документацию вносится весьма много конфигураций, поэтому что генподрядчик какие-то виды работ делать не может, какие-то ему созодать трудно, поэтому что нет технологий, материалов на рынке. Потому мы еще повторно ходим раз либо два в экспертизу по ходу строительства. И крайний раз – когда здание сдается, чтоб подбить все конфигурации.
– Как обычно к для вас попадают проекты?
– Возьмем несколько. «Ледовый» – это был тендер, мы выиграли его вкупе с турецкой строительной компанией. Тендер сразу и на проектирование, и на стройку. Проект в доработанном виде начал двигаться в работу, позже случился дефолт, турецкие строители ушли, пришли финские.
«Локомотив» – в достаточной степени случайный заказ, он попал к нам через знакомых знакомых, которые знали, что мы проектировали «Ледовый». А управление клуба находило тех, кто сумеет создать современный стадион. Поначалу там была совершенно иная задачка: реконструкция при сохранении нижнего яруса трибун, необходимо было выстроить верхний. Но в процессе обследования выяснилось, что сохранить имеющиеся конструкции весьма трудно.
«Мегаспорт» – это госзаказ, бюджет правительства Москвы. Проект мы проявили мэру на публичном совете. И потому что приняли наш проект, нас пригласил генподрядчик.
Все весьма по-разному. Но практически постоянно проекты, к огорчению, в некой степени замешаны на каких-либо закулисных махинациях. Без этого весьма изредка обходится проектирование подобного рода объектов. Объекты огромные, стоимость значимая, площадь значимая, потому постоянно вокруг их идет грязноватая возня. Избежать этого можно, лишь не участвуя.
Это охарактеризовывает не только лишь нашу страну. Имея некий опыт контактов с зарубежными сотрудниками, участвуя в проектировании за границей, могу сказать, что это там тоже случается. Но у нас масштабы существенно обширнее.
– Еще спрошу у вас о этом. Вы как-то ведали, что самый маловероятный метод получить проект – это когда заказчик приходит и на блюдечке приносит заказ. У вас так было?
– Хм, пробую вспомянуть… К нам обратился ЦСКА, поэтому что там знали, что мы занимались «Локомотивом» и «Крылатским», и предложили создать теорию. Думаю, это был единственный таковой вариант.
Но время от времени нас, грубо говоря, требуют принять роль в тендере – когда знают, что мы проектировали несколько таковых объектов. Крайнее предложение было по хоккейной «Хумо Арене» в Ташкенте. Приглашение к тендеру – это уже полдела. Но это тоже бывает изредка.
– Я помню, когда возник «Локомотив», это был взрыв – 1-ая чисто футбольная арена в Рф, прекрасно смотрится. Как трудно было ее проектировать, беря во внимание, что тогда работали нормы 70-х?
– Есть русские нормы и международные нормативы. Русские нормы по спортсооружениям тогда вправду были дубликатом русских. А в техзадании – не только лишь «Локомотива», да и практически всех стадионов, которые мы делали – было записано, что не считая русских нормативов, нужно воспользоваться требованиями ФИФА, УЕФА, регламентами чемпионата мира и так дальше.
Другое дело, что нужен опыт обследования такового рода объектов, необходимо хотя бы поглядеть на их. Мы вкупе с представителями клуба и заказчика из Министерства путей сообщения объехали несколько европейских стадионов – обычно это резвые поездки, три-четыре денька и пять-шесть стадионов. Поглядели, повстречались с эксплуатирующими организациями, задали вопросцы. Что-то нам проявили, поведали.
– Какие стадионы объезжали?
– В Лондоне, Манчестере, Амстердаме, Кельне и Гельзенкирхене.
– Вы любите использовать вантовые конструкции, иллюстрация – этот же «Локомотив». Почему? Чтоб облегчить здание?
– При строительстве и проектировании спортивных объектов постоянно охото отразить в здании нрав проходящих в нем мероприятий. Это спорная вещь, но мне так кажется.
Возьмем «Лужники», которые были спроектированы в 50-е, стадионы 40-х и 30-х годов, этот же «Динамо» [архитекторов] Лангмана и Чериковера. У их значимый ограниченный вид, не имеющий ничего общего со спортом. Фасад с пилонами, пилястром, томным карнизом, кое-где идут колонны, кое-где фриз, кое-где структурные барельефы. Лишь барельефы могут иметь косвенное отношение к каким-то спортивным сюжетам. Остальное – нет.
Возьмем малые арены, к примеру, Дворец спорта «Лужники». Это отличные эталоны русской архитектуры, весьма высочайшего свойства. Но они совершенно не имеют ничего общего с темой спорта. Это быть может театр, дом культуры, концертный зал.
Мне чудилось, что для современного спорта необходимо находить что-то, отвечающее той динамике, которая находится на соревнованиях. Эта динамика не только лишь на арене, она передается зрителям. Они должны, еще подходя к стадиону, настраиваться на некий динамизм и на то, что зрелище – не театр и не концерт. А что-то совершенно другое. Мне кажется, для этого не подступают не статичные конструкции – балки, фермы. Они в всех зданиях – от завода до торгового учреждения.
На мой взор, вантовые конструкции дают совсем иной образ строения. Более ярко это отражено в Стране восходящего солнца. Не практически те вантовые конструкции, которые мы применяем, а сам подход. Японская архитектура, как мне кажется, опережает опыт остальных государств.
– Какие решения различают ваши стадионы от русских?
– Стадионы, которые строились в русское время, обычно, не очень отличались от древних образцов. Что такое стадион – мы все знаем, что эта функция сложилась в старой Греции, старом Риме. И структура дошла до этих лет. Структура такого же Колизея не очень различается от структуры «Лужников» либо структуры старенькых «Динамо» либо «Локомотива».
В «Колизее» была кровля – тентовая. Она накрывала лишь верхний ярус трибун. А кровля, к которой мы привыкли, возникла в 60-70-е годы – ранее стадионы были открытые. Внутренняя структура в старой Греции и старом Риме была отработана так хорошо, что не было необходимости ее поменять и в русское время: система лестниц, люков, входы на трибуны через лючки, лючки выходят в зрительское фойе. Там на определенных уровнях размещаются санузлы, на определенных – буфеты с торговлей.
1-ый толчок к изменению вида стадиона дает кровля. Как зрительские места накрыты козырьком, как стадион накрыт на сто процентов (если говорим, к примеру, про хоккей), изменяется образ стадиона. Хотя, естественно, его все равно можно создать таковым же, как Колизей. Неплохой пример – стадион в Краснодаре. Это весьма отменная архитектура германской компании GMP, компания весьма мастерски работает. Там вид стадиона припоминает германские 30-х годов.
– Вы уже произнесли, как стадион должен повлиять на человека. А что сначала сформировывает наше воспоминание о стадионе?
– Есть несколько шагов восприятия объекта. 1-ый – градостроительный. Идя от метро, подъезжая на машине, человек издалека лицезреет, как объект воспринимается в градостроительной ситуации, поэтому что стадион – это постоянно больше 100 метров. С трибунами – около 200 метров, высота порядка 50-70 метров. Другими словами он на физическом уровне больше других объектов городка – жилых домов, торговых и учебных сооружений.
2-ой уровень – это когда человек проходит через первичный контроль и лицезреет стадион полностью, незаслоненный иными объектами. Фасад, крышу и так дальше.
3-ий уровень – когда попадает в фойе и вестибюль.
4-ый – когда занял свое пространство. Человек лицезреет поле, трибуны, крышу.
В эталоне все эти позиции должны попеременно повлиять на зрителя, чтоб внушить ему какую-то задачку, которую поставил конструктор. Или это имперское величие, как это было в гитлеровские и сталинские имена, или другую эмоцию.
На стадионе ЦСКА были бы скайбриджи – чтоб глядеть футбол сверху-вниз через стекло. В Рф стадионы строят компании без опыта – это целая муниципальная система
– Для меня со стадиона ЦСКА началась новенькая эра. Да, была «Арена Химки», но ваш стадион и «Открытие Арена» – это все-же иной уровень. Они были первыми из новейших, лишь позже открыли «Краснодар» и «Газпром Арену». Применялись ли в проектировании стадиона ЦСКА технологии, которыми ранее вы не воспользовались?
– Единственное решение, которое ранее не применялось в таком объеме – количество коммерческих объектов, которые включены в стадион. Участок был весьма тесноватым, ограды шли с 2-ух сторон: с одной жилая стройка Ходынского поля, с иной – Песочная улица, с третьей – парк Березовая роща, природный комплекс, туда нереально было направляться.
Не считая стадиона и парковок было надо расположить огромное количество офисных и гостиничных помещений. Это привело к смешению жанров в одном объеме, что достаточно трудно для решения задач по разведению потоков: пешеходов, зрителей, гостей кабинетов, гостиниц. А еще машин, которые ездят туда-сюда. И все не должны пересекаться, не мешать друг дружке.
Это и привело к ряду решений, которые ранее в особенности не практиковались. Но самое интересное-то реализовано не было.
– Поведайте.
– Поначалу мы планировали, что в силу таковой тесноты зрительские места поднимутся под кровлю. Желали создать так именуемые скайбриджи, показавшиеся в американских и европейских стадионах чуток позднее – в конце 2000-х. Это такие места, с которых зрители глядят футбол фактически вертикально, сверху – вниз. Но из-за жесткости наших противопожарных нормативов идею воплотить не удалось. Может, тогда бы стадион исходя из убеждений интерьера был бы еще увлекательнее.
Скайбриджи на новеньком стадионе «Тоттенхэма»
– Встраивать кабинеты в стадион – это неповторимая история даже по мировым меркам.
– Я лицезрел пару объектов в Германии, но в другом соотношении, естественно. Кабинеты и гостиницы занимали, скажем, 10% от площади объекта. А тут занимают 60%.
Хотя гостиницы и кабинеты есть и были даже в «Лужниках». Когда арену выстроили в 50-е годы, там была гостиница: длиннющий коридор, галерея с окнами. Но это все было интегрировано в размер стадиона так, что детали были не главными, а соподчиненными. Не зная, что гостиница там есть, я никогда не усвою это, смотря на фасад.
А тут мы пробовали продекларировать это открыто. Смотрите, у нас микс из нескольких функций.
– Желал спросить про экономику. Стадион ЦСКА – 30-тысячник – стоил порядка 350 миллионов баксов, а 60-тысячный «Эмирейтс» в Лондоне всего на 10 миллионов дороже. «Альянц-Арена» в Мюнхене совершенно была дешевле на 20 миллионов, хотя вмещает 75 тыщ человек. Как так?
– В нашей стране система ценообразования весьма различается от европейских и Америки с Японией. У нас до сего времени система выстроена таковым образом, что свои условия диктует генподрядчик. Другими словами в целях получения наибольшей прибыли генподрядчик может проводить через экспертизу стоимость объекта, которая существенно превосходит настоящую стоимость строительства. Если у него есть достаточный административный ресурс в верхах – а у генподрядчика постоянно есть таковой ресурс – он получит заказ. Употребляется для этого ряд устройств, которые мы все знаем. Не думаю, что необходимо их именовать.
На европейском рынке это бывает, но весьма изредка. Поэтому что система там выстраивалась в протяжении не десятилетий, а веков. И система защищает заказчика от таковых поползновений генподрядчика.
У нас заказчиком в редчайших вариантах выступает клуб – как это с ЦСКА и «Краснодаром». Но обычно клуб употребляет средства бюджета – городского, федерального, какого-то министерства либо соревнования. В этом случае у генподрядчика есть возможность, войдя в контакт с распорядителями бюджета, откорректировать его. На 30%, на 40%, на 50%.
– Вы работали и с личными заказчиками, и с государством. Растолкуйте разницу.
– Вы понимаете, у нас было достаточное количество личных заказчиков по спортивным и неспортивным объектам, и на данный момент я вынужден огласить, что удобнее работать с муниципальным. При всех издержках.
– Так, растолкуйте.
– Нужно сходу осознать, что была различная степень квалификации органов, которые контролируют стройку. В Русском Союзе и в администрации Лужкова были бывалые люди с 25-30-летним стажем. Они отлично знали стоимость всего, как и что делается. А на данный момент все министры и руководители ведомств – это юные люди меж 30 и 40 годами. Они не знают ничего про стройку. Полностью ничего. И их убирают при каждой новейшей смене управляющего, раз в три-четыре года. Другими словами тот, кто назначен управляющим строительства к Олимпиаде, сменится через два года максимум. Тот, кто назначен управлять строительством к чемпионату мира по футболу, тоже сменится через два года. А за ним уйдет вся команда.
Придут новейшие юные действенные менеджеры, которые будут обучаться в течение 2-ух лет, а позже их поменяют. Но несмотря на это, с государством работать проще. На данный момент объясню. Есть какие-то принципы, которые почти всегда срабатывают. Рано либо поздно кто-то берет на себя ответственность за то, что объект должен быть построен, споры должны быть окончены, дело обязано двигаться вперед.
А с личным заказчиком может случиться все что угодно. Нет никаких устройств контроля. Приходит личный заказчик, приглашает банк в качестве инвестора и заключает соглашение, которое мы никогда не увидим. Потому работать с такового рода объектами с муниципальным бюджетом все-же проще.
– Почему у нас так длительно строятся стадионы? ЦСКА начали в 2007-м, а окончили в 2016-м. «Открытие Арену» начали в 2007-м, а окончили в 2014-м.
– Одна и та же неувязка, весьма обычная. Что происходит за границей, если я заказчик и желаю выстроить стадион? 1-ое: я возьму проектную компанию, у которой был опыт работы с таковыми объектами, посмотрю, что они уже делали. 2-ое: я возьму генподрядчика, который выстроил несколько стадионов, посмотрю их. У нас же ни один генподрядчик, который выстроил стадион, не получал договора на последующий. За весьма редчайшим исключением.
Стадион «Локомотив» строила «Балтийская строительная компания», позже она уже не строила стадионы, у нее кончился административный ресурс. «Мегаспорт» строил «Монарх», «Крылатское» строил «Моспромстрой», ЦСКА строили несколько – начинал «Ингеоком», заканчивал кто-то иной, тоже без опыта. Стадионы Олимпиады строили организации, которые пришли лишь по административному ресурсу. Косвенный опыт был лишь у «Ингеокома».
То же самое было со стадионами чемпионата мира. Все генподрядчики, грубо говоря, были олигархами, которые имели админресурс, но совсем не имели опыта строительства стадионов.
Пока эта система работает, мы будем получать завышенную стоимость, сроки в два-три раза больше, чем за границей, и все другие препядствия.
– Это не обязано регулироваться на муниципальном уровне? Чтоб у компаний с опытом было больше шансов получить заказ.
– На муниципальном уровне, напротив, происходит регулирование того, чтоб такие договоры могли получать лишь те строй компании, у каких обладатели – олигархи из близкого круга. Это делается подзаконными актами, закрытыми распоряжениями председателя правительства, закрытыми тендерами. Хоть какой ценой делается так, чтоб никто со стороны – наиболее опытнейший генподрядчик, отменно выполняющий работу – не попал в узенький круг. И не был причастен к освоению бюджета.
Это не только лишь в строительстве – у нас таковая система в различных областях.
«Газпром Арену» пришлось очень упрощать, в Рф не было технологий, которые закладывались в японском проекте. Стадион мог быть круче, но компания Дерипаски многого не искусна
– Вы взяли «Газпром-Арену» опосля погибели Кисе Курокавы. Как это был непростой проект?
– Это был весьма непростой проект, самый непростой, к которому мы имели отношение. Курокава копировал «Тойота Арену», построенную лет за 5 до того, как он участвовал в конкурсе на «Газпром Арену». В проекте повторено фактически 90% решений.
«Тойота Арена»
Он весьма непростой, был рассчитан на японскую строительную ветвь, на японские руки. Все решения – начиная от выдвижной крыши, заканчивая конструкциями консольно выступающих уровней фойе, эскалаторами и лестницами – из области производства галлактических аппаратов. Естественно, если б пригласили зарубежную фирму – финскую, турецкую – огромную часть решений можно было бы воплотить, купив за большие средства материалы и технологии за границей. Но случилось как обычно: пришла компания «Инжтрансстрой», принадлежащая Дерипаске. Да, она была не первой – работала опосля «Аванты», – но выполнила огромную часть работ. На финишном шаге ее отстранили, но в главном все делала она.
Это привело к естественным изменениям. Технологии из проекта Курокавы создать трудно и недешево, в этих компаниях их никто не делал. Наложилось к тому же то, что «Тойота Арена» тоже востребовала ряд корректировок перед чемпионатом мира-2002: вначале стадион не отвечал ни по удаленности зрителей, ни по площади фойе, ни по ряду остальных характеристик. И все эти пороки плавненько перебежали с «Тойоты» к стадиону «Зенита». А потому что я участвовал в отборочной кампании к Чемпионату мира в Рф и был одним из тех, кто разглядывал готовность имеющихся объектов, то все отступления от норм ФИФА я знал.
Когда правительство Санкт-Петербурга проводило тендер на перепроектирование стадиона, в нем участвовали несколько проектных организаций – в главном зарубежные и две русские, в том числе мы. Мы делали теорию уже с учетом всех сложностей. Опосля того как наше решение избрали, мы стали корректировать проект Курокавы в тех технических решениях, которые показались нам не реализуемыми в наших критериях. Сложность заключалась в том, что нам пришлось согласовывать эти решения с бюро Курокавы, а это большая японская компания. Там и авторские амбиции, и желание сохранить начальные решения.
Мы поменяли систему раздвижной кровли – это самое тяжелое. Там были надувные подушечки, которые раздвигались при нагнетании теплого воздуха, и двигались по двум рельсам навстречу друг дружке при просвете 120 метров. Выкатное поле нам не очень удалось упростить. Конструкции трибун, которые консольно нависали, и конструкции лестниц и эскалаторов мы поменяли. Прирастили зрительские фойе и так дальше.
Но когда мы пришли, уже было выстроено практически три этажа железобетонных конструкций, приходилось это учесть. Плюс все эти динамические вещи – раздвижные кровли на вантовой кровле. Это когда сама кровля висит на вантах, и она обязана сдвигаться-раздвигаться.
– Другими словами масштаб корректировок достигал 70-80%?
– Буквально больше половины.
– Вы были против выдвижной крыши и выдвижного поля. Это чудилось очень сложным?
– Да, но управление «Газпрома» было категорически против, хотя мэрия Санкт-Петербурга поддерживала наши предложения по упрощению и приведению всех сложных технических решений к нашим реалиям, к нашим рукам, нашему климату, скорости ветра в городке, надежности наших систем (а именно, выкатных полей).
В итоге это сказалось. Все препядствия, о которых мы гласили, очень затянули стройку.
Мне кажется, мы довольно очень упростили систему раздвижной крыши, она на данный момент, можно сказать, примитивная. И она не обязана вызывать какие-то препядствия в эксплуатации. А вот выкатное поле упростить не удалось. Не буду на данный момент перечислять все препядствия, с которыми клуб столкнулся в эксплуатации. Они есть и никуда не денутся. Но управление «Газпрома» не соглашалось с сиим, настаивало, что раз конкурс выиграл проект с таковыми техническими решениями, то нужно их реализовывать.
Это был довольно драматичный момент, в конце спорили три человека: я, управляющий «Газпрома» и губернатор Санкт-Петербурга. Но все вышло так, как вышло.
– Они вас уговаривали не упрощать проект?
– Один из участников разговора уговаривал.
– Алексей Миллер.
– Да.
– Ваша цитата из 2011-го: «Привезенных из других стран материалов, а означает резервов экономии, в сегодняшнем проекте осталось не достаточно. Можно, естественно, усугубить инженерное и технологическое оборудование, заменив его русскими системами. Грубо говоря, сберечь на общепите и отделке». Я верно понимаю, что сберегли на внутренней отделке? Помещения стадиона смотрятся плохо.
– В общем, да. Дело еще в том, что опосля перепроектирования с нами не был продлен договор, мы ушли опосля того, как два раза прошли экспертизу, выпустили рабочий договор. Заканчивала уже иная проектная организация.
Стоимость продолжала возрастать всегда строительства. Она начиналась с четырех-пяти млрд во время конкурса и достигнула цифр, которых на данный момент даже я уже не понимаю – 40-50-60 млрд. Другими словами в процессе строительства все шло к повышению его цены. И никто с сиим, строго говоря, и не боролся. В конце вышло как обычно: генподрядчик несколько не успевал к чемпионату мира, потому отделка вышла таковой, какая она вышла. Эта относительно маленькая стоимость от всего проекта, она особенной роли не играет, потому ее можно не доделать – это не скажется на бюджете генподрядчика.
– Спустя время «Газпром Арена» для вас нравится? Считаете ее одним из наилучших стадионов в Европе?
– Трудно гласить: я считаю, что стадион, в каком я – пусть даже воспринимал роль, не будучи всеполноценным создателем – один из наилучших в Европе. Это будет смотреться как-то не комильфо.
Естественно, этот стадион предоставляет огромные способности по использованию. Большая арена, всесезонная, там можно проводить все что угодно в уюте – и концерты, и выставки. Другое дело, что вся эта функциональная схема употребляется в нашем опыте весьма не достаточно. Неплохой стадион в Штатах либо Европе употребляют для восьми-девяти видов мероприятий. А у нас употребляют лишь под футбол и редко-редко под концерты. Еще под слет «Народного фронта» либо «Единой Рф». Это даже забавно.
Арена может употребляться десятками вариантов, что приносит окупаемость, дозволяет брать меньше средств из бюджета. Да, способности у «Газпром-Арены» огромные.
Когда мы делали 1-ый бизнес-план при перепроектировании с английскими сотрудниками, была приглашена фирма-оператор «Уэмбли». И мы вкупе с ними и с заказчиками планировали коммерческое внедрение. Если не ошибаюсь, там было под 200 мероприятий в году. Это не означает, что нужно 200 раз применять арену. Можно применять 100 раз арену и 100 раз – подтрибунные помещения. На данный момент, естественно, ее употребляют лишь раз 20 в год. В наилучшем случае.
– Как вы это объясняете?
– Весьма обычным образом. Если в Великобритании я желаю взять оператора хоть какого стадиона – «Уэмбли», «Тоттенхэм», «Эмирейтс» – я беру фирму, которая имеет операторский опыт стадионов в течение 15-20 лет. Позже я иду на эти стадионы и спрашиваю хозяев: сколько раз вы используете? Как отлично? Сколько средств у вас уходит? Позже я беру эту фирму.
А здесь фирму сделала структура «Газпрома» – из людей, которые в жизни не имели дела к эксплуатации стадионов. Действенные менеджеры, которые пробуют созодать все на собственный лад, что-то зная и что-то представляя. Вот и выходит как обычно. И их недозволено в этом винить.
– Вы гласили, что все проекты с муниципальным ролью обычно заканчиваются судами, вы получаете не все средства. Для вас это не наскучивает?
– А с сиим ничего недозволено создать. Когда генподрядчик, грубо говоря, осваивает бюджет размером 12-15-20-40 млрд рублей… Ну, мы все знаем, что такое стройка. Здесь всплывает столько конфликтных моментов. И тут столько участников освоения бюджета – и заказчик, и строитель, и экспертиза, и согласующие инстанции. В итоге, как это бывает практически постоянно, часть бюджета куда-то ушла. Потому начинаются разбирательства, они обычно касаются всех участников. Избежать каких-либо исков не выходит. И, обычно, никто не желает платить в конце строительства. Никто не желает платить на сто процентов генподрядчику, генпроектировщику и так дальше.
Это наши реалии. Да, в 90% случаев опосля стройки бывают суды. Бывает, они не завершаются ничем. Бывает, нам удается получить часть из невыплаченных нам средств. Обычно не выходит.
При Лужкове Бушу было намного легче работать, чем при Собянине. Стадион в Самаре исковеркали, а в Нижнем Новгороде из-за экономии поплыл грунт
– В чем секрет стадиона стадиона «Краснодара»? Он непревзойденно смотрится, отменно изготовлен, построен всего за три года.
– Весьма опытнейший заказчик, Галицкий длительно занимался строительством собственных торговых учреждений. У него была действенная структура по управлению имуществом. Позвали фирму GMP, у нее весьма большенный опыт в проектировании стадионов. Строителей, как я помню, сменилось несколько, но проект управлялся отлично. Почему? Поэтому что владелец-акционер делал это в том числе себе: чтоб ходить на матчи, выстроить детскую школу, проводить огромные турниры.
– Как вы оказались в бюро «Арена»? Почему ушли из «Моспроекта»?
– «Моспроект» – городская организация, принадлежащая правительству Москвы. Так было в русское время, так и длилось опосля. Пока управляющим городка был Лужков, он пробовал вписываться в нынешние реалии равномерно, сохраняя рудименты системы, которая была в русское время. В общем, работать было можно.
Как к управлению городка пришла новенькая команда, которая этих рудиментов придерживаться не собиралась, а старалась выстроить полностью новейшую схему городского заказа, общения с генподрядчиками и генпроектировщиками, работать сделалось нереально. Потому опосля того, как мы спроектировали два объекта для Олимпиады в Сочи и должны были вести авторский надзор, мы собрались сделать из нашей мастерской отдельную проектную компанию.
– Вы отлично отзываетесь о периоде Лужкова, при всем этом город смотрелся намного ужаснее, чем на данный момент. Лужков обожал работать со своими конструкторами, почти все строения такого же Церетели – это кошмар.
– Этого недозволено опровергать, были страшные вещи. У Юрия Михайловича был весьма разноплановый вкус, но мы его знали в другом качестве – как управляющего принципа работы городских служб. Нам он был поближе. А исходя из убеждений вкуса там были большие препядствия. И мы с сиим сталкивались на любом публичном совете, когда приносили свои строительные решения. А так как мы занимались неповторимыми объектами, они проходили через публичный совет при мэре. Да, часто выбирался не наилучший вариант. Да, мы пробовали что-то обосновывать, и у нас не выходило.
Но у Лужкова был один плюс – он защищал свою московскую команду. Мы ценили его отношение к столичному организму.
– К чемпионату мира «Арена» проектировала стадионы в Екатеринбурге, Волгограде, Нижнем Новгороде, Самаре, меняла «Фишт». У вас какой возлюбленный?
– Трудно именовать возлюбленный. «Фишт» мы просто переделывали под требования чемпионата мира, достраивали трибуны, потому его недозволено считать отдельным объектом.
Стадион в Волгограде, на мой взор, вышел достаточно увлекательным. Другое дело, что нам не совершенно удалось создать конструктивное решение фасада так острым, как мы планировали сначала. На данный момент этот гипар (навес – Sports.ru) фактически стремится к конусу. Он мог бы быть увлекательнее, если б была немножко иная система.
Стадион в Нижнем Новгороде имел весьма сложную судьбу. Мы много раз меняли фасадные решения, их было весьма много, мы длительно согласовывали их с управлением городка. Оно желало прирастить количество офисных помещений. С градостроительной точки зрения стадион более-менее вписался в ландшафт. А ландшафт там весьма увлекательный: стрелка Оки и Волги, один из наилучших пейзажей во всей Рф.
В Самаре стадион весьма очень поменялся в процессе строительства. Был весьма непростой генподрядчик, стадион, можно сказать, исковеркали в процессе строительства. Почти все делалось без согласования с нами: значимая часть покрытия, фасады, купол, материалы. Потому он имеет лишь черты сходства с начальным решением. А первоначальное решение мне чудилось наиболее увлекательным. А исходя из убеждений градостроительства он смотрится более-менее хорошо – с далеких планов. При детализированном рассмотрении начинаются препядствия.
Стадион в Екатеринбурге – это реконструкция старенького стадиона, сталинский ампир – объект культурного наследства. Это даже именовалось не реконструкцией, а реставрацией приспособления объекта культурного наследства. Там была весьма непростая задачка, мы расположили 15 тыщ мест за пределами стадиона, на временных трибунах. Решение покрытий и железных фасадных панелей не совершенно отвечало начальным. Но, в целом, стадион делает свою функцию.
– В Самаре стадион думал с просветом купола (расстояние меж примыкающими опорами горизонтальных конструктивных частей) под 300 метров, таковых вроде даже нигде в мире не было. Это удалось воплотить?
– Таковым и остался, лишь стал чуток меньше. Просвет купола не изменялся, изменялась лишь его система, облицовка и материал светопрозрачного покрытия. В проекте все конструкции из поликарбоната были различного цвета и тона, но их поменяли на железный профилированный лист.
Чертеж стадиона в Самаре
А просвет купола еще некое время, наверняка, и выдержит рекордсменом.
– Для вас нравится, как смотрятся стенки старенького стадиона в Екатеринбурге? Новенькая арена их на сто процентов съедает.
– Это постоянно неувязка при реставрации объектов культурного наследства под стадион. Да, лучше бы размер новейшего стадиона был бы меньше и не давил на исторический фасад. Возьмем даже стадион «Динамо», там та же неувязка: исторические стенки высотой 15-18 метров – и над ними размер 30-40 метров. При различных материалах это можно было бы создать чуток легче, но при тех сроках и цены…
Да, естественно, стадион в Екатеринбурге тяжеловат для предмета охраны.
– Временная трибуна – это ваша мысль?
– Да. Мы же были третьей проектной организацией, которая работала над реконструкцией. Перед нами коллеги, которых я отлично понимаю, разбирали часть стенок. Когда нас пригласили, поставили задачку: на сто процентов сохранить стенки. Опосля этого мы начали изощряться и созодать просветы в стенках стадиона с устройством сборно-разборных мест, которые поначалу вызвали огромные сомнения у нашего оргкомитета. Но позже мы согласовали решение с ФИФА, и все успокоились.
Это выход из ситуации, когда здоровый объект пробуют уместить в объекте культурного наследства с ограниченным периметром.
– Я помню, как поначалу все бранились, а у нас на веб-сайте защищали решение. Это было весьма классно, смело и необычно для Рф. Лишь неясно, почему эта трибуна еще год простояла опосля Чемпионата мира.
– Я в крайний год там не был, затрудняюсь сказать, разобрали либо нет. Но должны были разобрать. Совершенно, конструкции трибуны мы рекомендовали брать в аренду, как это происходит во всем мире на Олимпиадах, чемпионатах мира. Сборно-разборные трибуны берутся в аренду на несколько недель либо на несколько месяцев, а позже сдаются обладателю.
У нас с сиим постоянно трудно. Хотя мы даже специально отыскали структуры, которые были готовы отдать конструкции в аренду, но это оказалось наименее прибыльно, чем приобрести либо создать на заказ.
– Практически через пару месяцев опосля чемпионата мира наш журналист был на стадионе в Самаре и писал, что там уже пошли трещинкы. Что вы чувствуете, когда такое происходит с вашим умственным трудом?
– Это происходит достаточно нередко. До этого всего – когда подрядчик начинает переделывать все под себя. Переделывает под свои способности, под те материалы, которые дешевле приобрести. Под ту марку бетона, которую можно достать в этом месте по дешевый стоимости. Под те профиля металлопроката, которые дешевле и проще приобрести.
Таковая же неувязка была на «Мегаспорте», когда генподрядчик стал корректировать рабочую документацию и на несколько лет объект совершенно вывели из эксплуатации. Эти же препядствия были на «Самара-Арены». А в Волгограде были соединены с дренажными системами, когда системы вокруг стадиона были переделаны иными подрядными организациями в недлинные сроки за считанные деньки до чемпионата. Закатали те лючки, которые должны были выводить воду, на стадионе начались осыпи грунта на склоне Волги, подтопления.
Обычно опосля введения объекта в эксплуатацию начинаются суды, когда есть препядствия с качеством конструкций, инженерных и технических решений. К этому нужно быть готовым.
– Вы почаще закладываете в проект зарубежные материалы?
– Нет, лишь там, где нет способности применить российские, поэтому что мы отлично осознаем, что это постоянно трудно и хлопотно, необходимо проводить сертификацию привезенных из других стран конструкций. А это длительно, экспертиза будет тянуть время, у нее никогда не было таковых материалов, они их не знают. Если нет российских аналогов, то да, стараемся применить завезенные из других стран.
– Как нередко их нет?
– Если гласить про крайние объекты – стадионы к Чемпионату мира, – то ввезенными были тросы, тенты в Волгограде и Нижнем Новгороде. Что касается инженерии, то у нас на данный момент таковая система, что 90% вещей можно отыскать у зарубежных компаний, делающих их на заводах в Рф. Завезенные из других стран закладываем, лишь если делается некий весьма непростой свет либо звук.
Время от времени генподрядчику прибыльнее приобрести за границей, но это уже не наше решение. Поэтому что это дороже и имеет источник доборной прибыли.
– Вы гласили, что победа в тендерах «обоснована массой не весьма прекрасных вещей». Что имеете в виду?
– Я бы так произнес: незапятнанных побед в тендере, когда пришел проектировщик либо генподрядчик, сделал наилучшее предложение и выиграл – практически не бывает. Это 1 вариант из 100. Все другие соединены с какими-то договоренностями. И они могут быть не только лишь денежные, просто какие-то должны быть. По другому выигрыш в тендере не последует.
– Это так и обязано работать?
– Это наша русская изюминка. Хотя – почему русская. Такое есть в ряде государств: в Ираке, Сирии, Пакистане, Узбекистане, Казахстане, в странах Африки. Мы знаем, как это там там происходит. В которых-то частях света такие тендеры уникальность, а в каких-либо – правило.
– Не весьма лестное сопоставление – Пакистан, Ирак, страны Африки.
– Такое происходит в тех частях света, где правительство управляет всеми действиями. В Европе и США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) тоже бывает, просто намного пореже. Грубо говоря, в Германии политиков увольняли со скандалом за подаренное генподрядчиком драгоценное ружье. Либо за приобретенный дорогой билет на отдых в бизнес-классе.
А вы для себя представляете, какие обязательства у нас у генподрядчика перед структурами, распределяющими бюджет размером 20 млрд рублей? Наверняка, сможете представить с напряжением воображения.
– Лишь если так.
– Система у нас работает совсем по-другому. Так что пока лишь так.
Основная неувязка стадионов в Рф – их употребляют лишь для матчей
– Понимаю, что не любите хвалить себя, но все-же: три ваших наилучших проекта?
– Можно именовать конькобежный центр в Крылатском, «Мегаспорт» и театр «Геликон-опера».
Театр «Геликон-опера»
– Самый потрясающий проект, который не удалось воплотить.
– Это труднее, их было достаточно много. К примеру, когда мы воспринимали роль в конкурсе на стройку «Газпром Арены», а выиграл Курокава. И был очередной хороший проект для Питера – мемориал Блокаде.
Чертеж «Газпром-Арены»
Грубо говоря, мы начинаем проектную стадию в одном случае из 10, а из 10 проектных стадий лишь одна доходит до стройки. Другими словами 1 проект из 100 имеет шанс на реализацию.
– Три наилучших футбольных стадиона Рф.
– Я бы включил сюда «Краснодар», с обмолвками – «Зенит Арену», с обмолвками – стадион ЦСКА.
– Ваши возлюбленные архитекторы?
– Возлюбленный – японец Кензо Танге. Он работал в 50-60-е годы. Я лицезрел его объекты в натуре, весьма впечатляют.
Здание штаб-квартиры Fuji TV на Одайбе
Остальные жители страны восходящего солнца, к примеру, Арата Исодзаки.
– Сколько может заработать конструктор за один заказ? Хотя бы очертите границы.
– Здесь весьма непростая система, мы же различные стадионы проектировали в различных критериях. В среднем управляющий мастерской в организации, принадлежащей государству, может заработать на неплохую машинку за большенный проект.
– Это за какой период времени?
– За полтора-два года. А если весьма повезет, то быть может и больше. Если работаешь в личной организации, можно заработать и на квартиру за тот же срок – но не очень огромную.
– Есть какая-то тенденция на Западе, которая пока не добралась до Рф?
– Есть, мы нередко общаемся с зарубежными сотрудниками, лицезреем все тенденции. Наверняка, до нас не добралось основное – в Штатах и Европе никто не строит отдельный стадион. Как мы делаем: вокруг стадиона строим два тренировочных поля, автостоянки, детскую школу, максимум – парковую зону. Все.
А коллеги строят стадион как часть городка: привязывают к нему гостиницы, торговые центры, жилые дома. Стадион тянет за собой весьма почти все. Если его верно применять, он завлекает людей. В большинстве государств Европы и в Штатах посещение матча – это денек. Человек, обычно с семьей, приезжает днем. Ему есть где бросить деток, есть отличные зоны с пищей и утехами, опосля игры можно задержаться в ресторане, подождать, пока завершатся пробки, и поехать домой.
Ранее у нас никак не доходят мозги. И мы продолжаем созодать стадион, на котором не проводим ничего, не считая самого матча.
– В ближнем будущем это может поменяться?
– Мы возлагаем надежды, что это поменяется. Как это обычно происходит: кто-то из больших лиц – управляющих Минспорта, каких-либо госструктур, вице-премьер, – посетив несколько таковых мероприятий в иной стране, спрашивает: а почему у их вокруг стадиона все так, а у нас – по другому?
Если ему кто-то аргументированно подготовит справку либо записку, быть может, покажется шанс, что последующее техническое задание будет сформулировано по аналогии с преуспевающим южноамериканским либо канадским кластером.
– Один из трендов в США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) – стоячие места. Не так давно стадион с таковой опцией открыли в Орландо, туда повсевременно раскупаются билеты. Эта мысль может просочиться к нам?
– Мы делали стоячие места на нескольких объектах. Впервой в «Крылатском», но там располагает сама специфичность – бег на коньках. Люди обожают двигаться вдоль трассы, глядеть, как спортсмены бегут на виражах, как падают, как финишируют. С середины трибуны все это глядеть неинтересно.
В футболе мы пару раз обсуждали стоячие места с заказчиками, но идею не реализовали. За границей это имеет смысл, поэтому что билеты на футбол и хоккей стоят весьма недешево. А у нас стоимость билета так низкая, что созодать ее еще в 3-4 раза ниже нет экономического смысла. Наши стадионы не окупаются – все расходы идут из различного рода муниципального бюджета.
– Во Франции к Евро-2016 почти все стадионы строили из экологичных материалов. У нас это применяется?
– Это пишут в тз (техническом задании – Sports.ru) всякий раз, когда проектируем большой объект. Заказчик писал про экологичные материалы и к объектам Олимпиады, и к объектам чемпионата мира. Мы даже получали сертификаты РИАМ – международные серебряные сертификаты экологии. Они лицезрели, что мы закладывали в проект экологичные технологии и материалы, повторное внедрение воды, солнечные батареи и черта лысого. Позже все это исчезает, поэтому что у нас эти материалы не сертифицированы, а заказчику становится нерентабельно.
Экологичные материалы у нас все дорогие. Их закладывают в любой 2-ой проект, но никогда не реализуют.
– Современная архитектура ориентирована ввысь, хотя человек ощущает себя комфортнее в окружении низкоэтажной стройки. Почему так?
– Я бы произнес, что ввысь идет не архитектура – строения принуждают растягиваться экономические принципы, жажда получения доборной прибыли. Для чего делают небоскребы? Для извлечения наибольшей прибыли из малого участка земли, который купил застройщик. Вся философия на этом и завершается.
Я не понимаю людей – за весьма редчайшим исключением, – которые обожают находиться на 30-х и 40-х этажах. Жить там, ездить туда, работать. Самая финансово накладная архитектура, самая удобная исходя из убеждений жизни – это одноэтажный дом. Если вы поглядите, где живут самые безбедные люди, это будет одноэтажный дом. Никто не живет на 25-м этаже.
– А со стадионами может что-то схожее произойти?
– На теоретическом уровне – если земля будет еще наиболее финансово накладная. Есть многоуровневые проекты: парковка, над ней торговля, а далее стадион. Что-то такое, в искаженном виде, припоминает стадион «Динамо».
В наших реалиях это навряд ли будет очень нужно.
– Что вы чувствуете, когда строите строения, которые меняют вид городка?
– Когда мы проектируем здание, постоянно борются две тенденции. 1-ая: если человек не будет веровать, что его его проект наилучший для этого определенного места и сделает его привлекательнее, то человек никогда не пробьет этот проект. Он не уверит окружающих, что дать необходимо конкретно ему.
А 2-ая тенденция: вроде бы не навредить сложившемуся градостроительному окружению. Если мы проектируем снутри, рядом либо в окружении стадиона 50-х, который является объектом культурного наследства либо должен стоять на стрелке Оки и Волги, то существует опасение, что среду можно попортить.
Меж этими 2-мя позициями происходит проектирование. Если запамятовать что-то одно, результата не будет.
– Город, где для вас в особенности приятно находиться?
– Это Петербург. Еще с русских времен.
– А из европейских?
– Таковых много. Весьма приятные городка – Вена, Мюнхен, Лондон, Париж, Стамбул, непременно Берлин, который я весьма отлично понимаю. Он не архитектурно цельный, но там весьма приятно находиться.
А еще большая часть столиц скандинавских государств: Копенгаген, Стокгольм, Осло.
– У вас безрассудно увлекательная работа, но вы гласите, что ее терпите. Растолкуйте.
– Когда человек проектирует коттеджи и маленькие жилые дома, у него есть трудности с заказчиком, но можно условиться – и будет чуток так, чуток так. Это не так трудно.
А когда проектируется объект для Олимпиады либо чемпионата мира, когда нужно согласовывать каждое движение с губернаторами, министрами, вице-премьерами, строительными советами, экспертизой, местными властями, спортивными федерациями… Это быстрее работа для юный нервной системы. Такое отлично выдерживает человек в 30-40-50 лет. Позже эту работу вести можно, но она дается таковой ценой, что становится наименее любопытно.
Основная неувязка – чтоб защитить свое решение. Ты тратишь 90% времени не на саму архитектуру, а на общение с различными инстанциями. В котором-то возрасте это переносится просто, а в каком-то начинаешь мыслить, что это очень финансово накладная стоимость.
– Терпите – отлично. Но любовь-то не прошла?
– Нет же, естественно. Архитектура у меня не вызывает колебаний. Архитектура – это восхитительная вещь.
Остальные интервью Вадима Кораблева:
Познер гласит о несусветной любви к спорту: пример Мохаммеда Али посодействовал устоять перед КГБ (Комитет государственной безопасности CCCP — центральный союзно-республиканский орган государственного управления Союза Советских Социалистических Республик в сфере обеспечения государственной безопасности, действовавший с 1954 по 1991 год), в школе зауважал бейсбол, в 86 лет без тенниса ноет тело
Чуток не вылетел из института физкультуры за стихи Пастернака, спал на полу у Дмитриевой, снимал тот конец СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии)-США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке). Ведает фотожурналист Юрий Рост
Фото: Gettyimages.ru/Alexander Hassenstein/Bongarts, Julian Finney, Maddie Meyer; РИА Анонсы/Павел Лисицын, Юрий Абрамочкин; piarena.ru; sportengineering.ru; fifa.com; gubernator74.ru; tottenhamhotspur.com; commons.wikimedia.org; helikon.ru; globallookpress.com/Komsomolskaya Pravda/Global Look Press, Serguei Fomine/Global Look Press, Wataru Kojo/AFLO; East News/AFP PHOTO/Mladen ANTONOV
Источник:
